Гузаль 34 года, она составляет образы известным персонам и фешн-блог. В 2016 году она пережила кровоизлияние в мозг, трепанацию черепа, долгое восстановление и уход с престижной работы. «Афиша Daily» поговорила с Гузаль о том, как заболевание меняет жизнь, и расспросила сотрудницу фонда «ОРБИ» об особенностях инсульта у женщин.
Я называю этот день «черной пятницей», но не из за скидок в магазинах. В пятницу, 13 мая 2016 года, на парковке, куда я вышла во время работы, чтобы переставить машину, я почувствовала как будто сильный удар в висок. Заболела голова, но я вернулась к рабочему месту, едва волоча ноги. Врачи скорой списали все на давление, поставили ВЕГЕТО-СОСУДИСТАЯ ДИСТОНИЯ сделали укол и отпустили домой.
Еще четыре дня я ходила с адской головной болью, как будто носила на голове чугунный колпак. Водила машину, посещала чемпионат мира по хоккею — я была на руководящей позиции в IT-компании, «выгуливала» заказчиков, пила с ними пиво. Даже загорала в солярии. Я не чувствовала инсульта.
На четвертый день я помчалась в больницу делать МРТ, потому что дела шли уже не очень — голова болела все сильнее. МРТ делала со скандалом, никто из врачей не мог понять, зачем мне это. На снимке оказалось кровоизлияние в мозг длиной в шесть сантиметров. Поднялся крик, паника: «Ее надо госпитализировать!» Но я отказалась и уехала домой за рулем. Дома осталась мама, у нее было онкологическое заболевание. Я не хотела без предупреждения пропасть и растревожить ее. Кроме того, когда тебя экстренно увозят на скорой, никогда не знаешь, в какую больницу попадешь.
Дома я сделала вид, что все хорошо, привела себя в порядок, надела итальянское белье из одного комплекта (я тогда думала, как буду выглядеть на столе), позвонила близким друзьям: «У меня инсульт, но ничего страшного. Тихонечко отвезите меня в больницу».
В реанимации я провела две недели: снимали острое состояние. Дальше консилиум врачей принимал решение, когда делать трепанацию, и решили не делать ее сразу. После выписки я захотела самостоятельно искать врача, который залезет в мою голову и удалит из нее все ненужное (сосудистую мальформацию с остатками кровоизлияния). Нашла своего «Доктора Хауса» — я его так называю. Поехала к нему в Санкт-Петербург в консультативно-диагностический центр им. В.А. Алмазова Меня могло прибить в любой момент. Врачи в фонде «ОРБИ» (Фонд по борьбе с инсультом.) теперь говорят: «Девушка, вас должно было как минимум сразу парализовать». Как получилось, что я была на ногах четыре дня до реанимации, хотя в среднем у пациентов на спасение есть всего 4,5 часа, доктора не объясняли. Некоторые говорили: «Чудо». Я объясняю так: «У Бога были на меня другие планы, и я их оправдываю».
Когда я очнулась после операции, могла говорить, но немного заторможенно, как будто с кашей во рту. Ходила по стеночке, с поддержкой за руку. Стеснялась своего 25-сантиметрового шрама, в том месте у меня вылезли волосы (уже спустя год все волосы были одной длины и шрама стало не видно), носила платок. Сейчас я люблю свою вмятину на виске: она говорит, что я счастливая девушка — я осталась жива. Хоть у меня и не было паралича, как мы его обычно себе представляем, я восстанавливалась 10 месяцев: принимала лекарства, заново училась ходить без поддержки и внятно говорить, ждала, когда восстановятся волосы и кожа головы.
Спустя девять месяцев после инсульта я рассказала в инстаграме о том, что со мной случилось, и это стало освобождением от [образа] «я сильная и независимая женщина, у меня все хорошо». Я впервые призналась, что хочу быть слабой, мне просто надо выговориться, в жизни не все хорошо, я заболела, и теперь у меня новый путь.
